Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма
«Стоп!» – говорю я ему. Мне надо разобраться. Заказчик пристально смотрит на меня, пожевывая толстыми губами. Повисает необычная для этого полуострова тишина. Я не слышу даже звука бряцающих колокольцев на откормленных шеях быков, бегущих за Европой… Да о чем я? Сегодня второе января, быки бессильны. Отсчет пошел. Спустя десять секунд мой профессионализм и привычка к вдохновению должны выдать гениальную идею, способную преобразить этот зал, вселив в его атомы мелодию, которая навеки останется в алчных сердцах этих маленьких дряней, рожденных в роскоши, живущих в ней и стремящихся – тоже к ней.
Судьба спасает меня в тысячный раз. Необычный блик в глубине сумрачной дали, знакомый щелчок фотокамеры, и что-то из прошлого – будто и не прошло семнадцати лет. Пушистые светлые волосы, голубой джинсовый комбинезон, длинные ноги… Хорошо, вот мое признание: раз двадцать мне снился этот одуванчик вместо головы.
Я быстрым шагом направляюсь в гулкую глубь готического тоннеля. Это не может быть ошибкой. И даже больше – я не могу игнорировать столь непредвиденное послание Вселенной. Хотя в чем его смысл, я не понимаю ни сейчас, ни после. Все, что завертелось вокруг меня с этой минуты, лишь неприглядно высвечивает тщету моих попыток привести мир в соответствие с собственным замыслом. Может, это и есть тот урок, который я должен усвоить? Яркий луч софита, направленный на мою непомерную гордость? Отнюдь! Мне слишком часто дают это понять, чтобы я принял к сведению. Упрямство только разгорается – с каждым прожитым годом, с каждой нажитой нитью проседи в волосах.
– Памела! Не может быть! Какой приятный сюрприз. (Галантность – мой конек).
– Николас… – а она всегда умела сделать вид, что ничему не удивлена.
– Неужели ты меня узнала? Столько лет прошло, – я смеюсь и картинно провожу рукой по остриженным волосам.
– Изменился, – подтверждает она, – но узнаваем. Профиль, взгляд – никуда не денешь. И потом, не забывай… Я все-таки тоже… художник.
О, коллегиальная зависть, замешанная на сексе.
– И что же ты делаешь здесь?
– То же, что и ты. Проектирую.
– Та-ак… А я на что этому хмырю? – я киваю в сторону богатенького Риччи, надеясь, что он не силен в жаргоне моего родного языка.
– Не переживай, меня он пригласил уже из вежливости – давние знакомые, – она вздыхает и разводит руками.
– То есть, мы в какой-то мере соперники?
– Нет, что ты, – Памела мило улыбается, – я в какой-то мере… крот. После твоего появления гожусь лишь для репортажа.
– Ты ведь не украдешь мою идею?
– Сфотографировать твое сознание, Ники?
Она назвала меня домашним именем! Интересно, это близорукость, или же – дальнозоркость?
– Не сдавай меня раньше времени прессе, – я неосторожно царапаю ногтем объектив ее камеры, – не люблю, когда разглядывают пятна от соуса на моем домашнем халате.
За спиной раздается недовольный баритон.
– Мистер Фламинг, вы уже можете что-нибудь предложить? Макет и фото были высланы вам две недели назад.
Поначалу они все так разговаривают. Я оборачиваюсь с лучезарной улыбкой. Дорис, Джон, итальянец, непривычная светотень. Где-то здесь должны быть звуки, видения, духи. Где-то здесь – как и везде – временная спираль должна сойтись в одной точке. Это начало, отправной гудок для каждой моей идеи, которая, несомненно, уже живет внутри, занесенная пустынным ветром или октябрьским дождем.
Вот, гляньте – вдали, в замшевой пыли арочного проема мелькнули две детские фигуры в синей форме, и стремительно направились в сумрак, рисуя в нем всполохи ногами в белых гольфах.
Под выцветающую трель девичьих голосов и мягкое джинсовое шуршание комбинезона Памелы, я внезапно улавливаю легкое дуновение того самого ветра в глубине своего мозга. Затем – солнечная пыль, дрожащая в стреле луча, проникшего в приоткрытую дверь. Так открываются ворота в космос. Впрочем, опять я вру! Откуда мне знать, как именно они открываются? Каждый раз это происходит по-новому. Сегодня – вот так. Возможно, старые своды призвали сюда этого вестника света, солнечный луч. Он связал воедино стремительно убегающее детство и зрелость, успокоенную шелестом трав над руинами грез.
Пожалуй, все действительно началось с этого луча. Взрезав плоть нечаянно набежавших туч, он ворвался в узкое оконце в торце длинного коридора, озарив новым смыслом старинный витраж, исполненный в сине-красных тонах. Постороннему наблюдателю, очеловеченному и заземленному, это призрачное путешествие показалось бы молниеносным, однако в светозарной реальности все обстояло совершенно иначе. Луч замер и медленно, на ощупь пробираясь по мраморным плитам пола, двинулся вперед, проявляя смарагды и рубины, золотую крошку и сиреневую муть в полупрозрачных облачках пыли; добежал до конца коридора и нырнул в арку зала, в котором замерли в ожидании чуда несколько человек.
Не знаю, что-то было в линии этого нарушенного равновесия… Скрип двухместных качелей из детства, магнитная стрелка судьбы, трепещущая меж полюсов противоречивых желаний. Вымарай хоть одну деталь из готовой картины – и врата в бесконечность закроются. Поймав себя в идеальном центре – не настоящем, а чуть смещенном к настоящему, я вспоминаю свой сон, увиденный в самую головокружительную весну юности, когда в голове шумит еще за пару месяцев до выпускного бала. Кстати, именно тогда она меня и бросила. Я имею в виду Пэм.
– Мистер Риччи… Э-ээ… – изображаю я diminuendo,2 осознав неуверенность в том, что точно помню имя заказчика (обернулся к Дорис, она с поощрительной улыбкой кивнула). – Вы меня простите, но, может быть, похерим то, что обсуждали ранее? Все эти благословляющие ангелы, свитки с премудростями. Поймите меня правильно, я сам христианин, но скоро Миллениум…
– М-мм… Есть что-то на примете? – он недоброжелательно зыркает на меня черными глазищами. Верно, уже подсчитывает убытки от потерянного дня.
– Да. Вот здесь, – стучу я пальцем себе по голове. – Это поколение, за которым надо бежать, мистер Риччи. Сколько вы ни приучайте их к катехизису, у них уже есть Интернет. Все достижения мира в их распоряжении. Они знают стоимость каждой машины на «Формуле-1» – потому что присматривают там себе женихов.
Я ожидаю резонанса и даже готов выслушать отповедь, но обычно эмоциональный итальянец лишь приподнимает бровь. «Ничего, – усмехаюсь я молча, – это только вступление».
– Мир меняется. Их юность отличается от нашей… От моей, по крайней мере, – поправляю я сам себя, внимательно присмотревшись к массивной челюсти своего будущего хозяина. – Все уже не так безоблачно. Знаете, небесные глазки – это не про них. У них во рту розовый леденец, а в глазах – серая хмурь.
(Дорис уже смотрит на меня с подозрением, Пэм втихую ухмыляется).
– Нужно что-то такое же, как они сами, – я вновь оглядываю зал, задрав голову. – Давайте оставим затею с небом, но затянем его тучами. Не целиком, с редкими лучами солнца, пробивающимися сквозь них. Но не слишком много. Не должно быть слащавости, мы не на пляжах Ибицы. Это готический дворец, пусть и фреска будет темной. Но они все же полны надежд – такова юность. Их олицетворением будут птицы. Стая алых птиц. Взлетающих, сметающих, яростных, сопротивляющихся, достигающих. Яркие пятна, озаряющие больше, чем те самые лучи солнца.
– Алые птицы?
(Не помню, кто из них это спросил).
– Да. Около сотни. С учетом перспективы – разной величины. Удаляющиеся, приближающиеся. Неопределенного вида. Но острые, режущие и глаз, и предгрозовой воздух. Клубящиеся тучи, робкое солнце и кровавые птицы. Но это освященная кровь, понимаете?
И еще. Небольшой рекламный совет. Закройте зал на время работ, никого не пускайте, никому не рассказывайте. На бал все равно приедут репортеры, я так понимаю? Нет? Пригласите обязательно. Слишком много здесь у вас дочерей местных воротил. Это бонус школе. Представьте эффект, который произведет интерьер на девочек. Сияние в глазах, когда вы впустите их сюда. Это и будет недостающий свет. Они ожидали от вас тошнотворной пастилы с марципаном – вы уж простите, это особенность мировосприятия подростков – а получат образы из своих излюбленных темных фантазий. Ваш бал прославится на всю страну. Вы станете новатором. Детские психологи будут цитировать в своих книжках вашу напутственную речь.
– Сто тысяч чистыми, без материалов и подмоги, если вы нарисуете это так, как заставили меня увидеть.
Он уже трясет в экстазе мою руку.
Вот так я продаю свои сны. Кстати, он даже не заметил, как я обеспечил себе выступление на итальянском телевидении.
– Хотите остаться здесь до завтрашнего утра? – предлагает мне Риччи, когда мы выходим во двор, ослепивший, несмотря на пасмурную погоду, дневным светом. – Посмотрите местность, может быть, вдохновитесь еще больше. У нас хорошие комнаты в гостинице. А какая рекреация! Памела вам расскажет, она каждый день плавает в нашем бассейне.
